Выступление Алексея Миллера на панельной сессии «Мировой рынок нефти и газа сегодня и завтра» Петербургского международного экономического форума — 2022
г. Санкт-Петербург
Уважаемые коллеги, дорогие друзья!
Рад вас приветствовать на Петербургском международном экономическом форуме. И сегодня хотелось бы затронуть ряд очень важных, фундаментальных вещей. Думаю, все вы согласитесь с тем, что мы являемся свидетелями очень серьезных, тектонических изменений, которые происходят на сырьевых рынках. И, самое главное, меняются экономические парадигмы.
В частности, происходит затухание Бреттон-Вудской системы-2. Мы с вами — свидетели ценовых шоков на газ, мы — свидетели сверхвысокой волатильности на сырьевых рынках и очень высокой инфляции. Но всё это началось не вчера, не сегодня. И здесь надо сказать, в кавычках, «огромное спасибо» зарубежным регуляторам и, в частности, европейским регуляторам.
Давно мы с вами не слышали такое замечательное словосочетание: «Третий энергетический пакет»... А давайте мы сегодня вспомним про Третий энергетический пакет. Что же это было такое? И куда мы, собственно говоря, пришли? Или наши потребители с этим Третьим энергетическим пакетом — куда они пришли?
Первое. «Давайте в рамках Третьего энергетического пакета откажемся от привязки определения цен на газ к нефтяной индексации, от привязки к ценам на нефть». Прекрасно. Эта работа началась под руководством европейских регуляторов. Что мы имеем с вами сегодня? Сегодня все хотели бы, чтобы по их контракту поставка газа осуществлялась с нефтяной привязкой. Потому что это самые низкие цены на газ.
Далее. «Давайте откажемся от долгосрочных контрактов. Зачем эти ваши долгосрочные контракты? Давайте переходить на спот. Давайте переходить на биржевые инструменты. И вот рынок-то — спотовый, биржевой рынок — всё расставит по своим местам».
Но мы с вами знаем, что если газ не продан, то мы добычные мощности не создаем, мы газ не добываем и не транспортируем. Поэтому на сегодняшний день мы тоже можем порадовать наших регуляторов, что под те долгосрочные контракты, которые не продлены, или новые не заключены, под них добычные мощности не созданы и не создаются. Таким образом — недоинвестирование, потенциальное недоинвестирование в газовую отрасль.
А то, что касается спота и биржевых инструментов, — мы вообще-то предупреждали и говорили: «Ну зачем вам это делать, когда газ, в отличие от нефти, не является классическим биржевым товаром?» Как результат — все эти спотовые и биржевые площадки являются неликвидными.
ВЕДУЩИЙ: А что вам тогда отвечали, когда вы говорили это?
А.Б. МИЛЛЕР: Они просто делали, что считали нужным. Но, вы знаете, один известный император в свое время сказал: «Если ваш противник, назовем — оппонент, делает ошибку, не мешайте ему её делать». Но мы предупреждали. Мы говорили: «Слушайте, это очень рискованное мероприятие — отказываться от долгосрочных контрактов».
Дальше. «Северный поток — 2». «Северный поток — 2» мы строили точно так же, как и «Северный поток — 1». Мы же сначала получаем то, что называется «заказ». Ведь нас об этом просят. Не мы же сами начинаем строить такие инфраструктурные проекты, и говорим: «Здравствуйте, мы пришли к урезу воды, у нас труба уже тут». Конечно же нет.
Нас просили построить. Инвестированы просто огромные средства. И когда всё построено — вы знаете, «Северный поток — 2», две нитки находятся под давлением, и газ можно сегодня начинать поставлять в Германию — он не запущен в работу, потому что не сертифицирован. Но тогда возникает вопрос: «А как вообще можно доверять в части вложений в инвестиционные проекты, в крупные инвестиционные проекты?». Есть и более жесткие определения — это дискриминация инвесторов.
Поэтому то, что касается инфляции, то, что касается волатильности цен, — они из всех тех решений, которые были провозглашены и воплощены в жизнь. Ну, — получите и распишитесь. За что боролись, на то и напоролись.
А что инфляция и волатильность цен рождают? Они рождают потребность в кредитах. В частности, в краткосрочных кредитах. Но тогда возникает потребность у банков в большей ликвидности. А мы уже видим, что некоторые зарубежные банки испытывают определенные сложности в предоставлении таких кредитов. А может быть, такая возможность у них вообще через некоторое время иссякнет, с учетом такой волатильности и таких ценовых шоков?
Свидетелями чего мы являемся? Мы являемся свидетелями разрыва двух систем. С одной стороны, системы товарно-сырьевых рынков, ресурсной системы. А с другой стороны, назовем ее номинальной системой, системой Центральных банков, резервной системой.
В чем, собственно говоря, проблема, и в чем наблюдается этот разрыв? И он наблюдается, извините, не потому что кто-то кого-то обвиняет. Это просто данность.
Центральные банки регулируют номинальную стоимость. Они регулируют процентные ставки. Они регулируют валютные курсы. Но всё это — номинальные вещи. Это всё номинально. Через эти номинальные инструменты, я здесь хочу обратить внимание, это очень важный момент, они управляют спросом и контролируют спрос.
Да, но что они не контролируют? А не контролируют они предложение товарно-сырьевых рынков. Предложение сырья. И объемы этого предложения. Инструментов таких у них на самом деле просто-напросто нет. И Бреттон-Вудская система-2, собственно говоря, это парадигма: «Наша валюта — наши правила, мы вам говорим, как можно пользоваться нашей валютой. Что мы вам разрешаем, а что мы вам не разрешаем. И, вообще, закон — это Атлантика».
Но мы видим, что доминирование доллара уходит. Появляются расчеты в национальных валютах. И, в конечном итоге, меняется парадигма.
И если мы с вами вспомним классическую схему «деньги — товар — деньги-штрих» — вот она, парадигма Бреттон-Вуда, то сейчас на первое место выходит совершенно другая формула: «товар — деньги — товар». Продали сначала газ, потом его добыли. Наш товар — наши правила. Мы не играем в игры, правила к которым придумали не мы. Кто-то говорит: «Закон — Атлантика». А кто-то говорит: «Закон — тайга».
И самое интересное, что санкционная политика и контрсанкционная политика привели к последствиям, которые, может быть, даже никто и не предполагал. Почему? Потому что санкции и контрсанкции затронули глобальные сырьевые рынки.
Все мы хорошо знаем такое понятие как «квантовая запутанность» в квантовой физике. Так вот, знаете, можно сказать, что на сегодняшний день в мировой экономике наступила санкционная и квазисанкционная запутанность. Десятки тысяч санкционных и контрсанкционных документов. При этом надо обратить внимание, что за ними также возможны вторичные, третичные и так далее санкции.
А что это значит? Это значит, что, оказывается, так называемое экстерриториальное право проявляется не только в парадигме Бреттон-Вуда, когда «наша валюта — наши правила». А появляется и в другой парадигме. Почему? Потому что вы не можете описать состояние своей энергетической системы или экономической системы, не зная правил конкретного товарно-сырьевого рынка или не зная объемов предложения на этом рынке. И в этой ситуации оказывается, что институты Бреттон-Вудской системы, глобальные международные институты — они просто-напросто, извините, теряют смысл. Они теряют смысл. Они не работают. И они тихо отмирают.
Понимаете, никто не сказал же, что апокалипсис той или иной парадигмы или той или иной системы должен наступить в один день, моментально. Помните анекдот, когда у мужчины болит нога, и он приходит к хирургам, знаменитым академикам, консультироваться. Первый говорит: «Надо как можно быстрее ногу ампутировать». Второй: «Да, надо как можно быстрее». Третий: «Срочно надо ампутировать». Но мужчине ногу жалко. Он приходит к терапевту и говорит: «Слушайте, посмотрите, что с ногой? Все хирурги говорят, надо ногу ампутировать». Тот говорит: «Нет-нет, что вы, ногу ампутировать не надо». «Как же так? Все академики, светила хирургии сказали, что надо». «Да не беспокойтесь вы, она сама отсохнет».
Так вот, понимаете, эти глобальные международные институты Бреттон-Вудской системы тоже потихонечку подсыхают и засыхают. И мы роли их уже не чувствуем. И они сами уже не понимают свое место и, подчеркиваю, смысл просто утерян. Утерян смысл.
Но если говорить о Бреттон-Вудской системе и то, о чем мы с вами говорили выше: эта система номинального регулирования стоимости в разрыве от возможного контроля за предложением сырьевых товаров — она дает мощнейший инфляционный импульс. Сама система так устроена. Ни Иванов, Петров, Сидоров, ни Смит, ни кто-то еще, а сама Бреттон-Вудская система дает мощнейший инфляционный импульс.
Вывод. Что за этим следует? Деглобализация, накопление товарных запасов, дублирование цепочек поставок. И, в конечном итоге, мы с вами оказываемся в понимании того, что, как говорят некоторые эксперты: «Игра окончена». Мы активно боремся с англицизмами, но думаю, что сегодня можно употребить это английское словосочетание: «Game is over». А почему игра окончена? Потому что спрос на сырье заменяет спрос на валютные резервы. И это очень серьезный, тектонический сдвиг. Колоссальный.
Возникает вопрос: что тогда это нам дает? Во-первых, это нам дает окно возможностей с точки зрения перестройки мировой системы производства и распределения топливно-энергетических ресурсов с целью более эффективного и справедливого энергоснабжения.
Многие эксперты говорят, что наступает время создания новых энерго-экономических объединений, которые, в частности, могут быть построены на единой цепочке создания стоимости в топливно-энергетическом комплексе с учетом производственных циклов. Но самое главное — с четкой ориентацией на конкретный объем потребления. Некоторые эксперты идут еще дальше и говорят, что основой таких объединений может стать триада: энергия и сырье, продовольствие, военный потенциал.
Россия, как мы знаем, очень богата натуральными ресурсами. Вот натуральные богатства — это мы с вами. Что это значит? Это значит, что контур общественно-экономического устройства нового типа, конечно же, в очень большой степени будет определять Российская Федерация. И в этом нет никаких сомнений.
Что происходит на рынках? Давайте говорить о нескольких последних годах. Потому что ситуация на рынках меняется очень быстро, и если говорить о реальном положении дел на рынках, то даже когда начинают рассказывать о закачке газа в ПХГ за последние десять или даже пять лет — это всё не те цифры. Надо смотреть цифры последних лет.
2018–2021 годы. Если говорить о «Газпроме», то компания успешно прошла этот очень непростой период. Период резких подъемов и резких спадов спроса на газ. Период ограниченной мобильности и постковидного восстановления. В прошлом году, в 2021 году, одну треть прироста всего мирового спроса на природный газ обеспечила добыча «Газпрома».
В условиях, о которых мы с вами говорили, которые, без сомнения, фундаментальные, и носят долгосрочный характер, мы видим и изменения, которые происходят на внутреннем рынке в положительную сторону.
Потому что это большая активность по созданию газоемких производств — и мелко-, и средне-, и крупнотоннажных — в области газопереработки, газохимии. Но самое главное, это задача, которая поставлена Президентом Российской Федерации Владимиром Владимировичем Путиным, — полная газификация страны. Технически возможная газификация страны на 100% будет достигнута к 2030 году. Конечно же, это также производство минеральных удобрений. И это развитие газомоторного транспорта.
Если говорить об объемах прироста поставок газа за счет Программы газификации, то к 2030 году это будет где-то около 20 млрд кубометров газа. А по газомоторному топливу — где-то около 10 млрд кубометров газа.
Говоря о внутреннем рынке, мы должны с вами обязательно сказать о Восточной газовой программе. Так вот, что касается Восточной газовой программы: начали мы ее разрабатывать и реализовывать не вчера. Совсем не вчера. Но мы уже ускорились. И хочу сказать, что мы в самое ближайшее время еще ускоримся в реализации Восточной газовой программы.
Напомню об очень крупных мегапроектах. «Сахалин — Хабаровск — Владивосток». «Сила Сибири». Хочу отметить новый контракт, который был подписан в феврале этого года, о поставках газа в Китайскую Народную Республику с Дальнего Востока в объеме 10 млрд кубометров газа. О том, что мы приступили к предпроектным проработкам строительства перемычки между Единой системой газоснабжения, которая у нас существует в европейской части страны, и Восточной Сибирью с Дальним Востоком. Газопровод «Сила Сибири — 2». И так далее, и так далее, и так далее.
И самое главное, что цены на нашем внутреннем рынке, на российском, абсолютно стабильны, предсказуемы и социально ориентированы. И еще, конечно же, надо отметить, что наш газ вносит и будет вносить еще больший вклад в то, что себестоимость нашей промышленной продукции является и будет являться еще более конкурентоспособной.
Европейский союз. Сейчас у всех на слуху компрессорная станция «Портовая». Вот что за компрессорная станция «Портовая», как же так, что там вообще происходит? Мы с вами говорили про санкционную запутанность. Так вот это — не то санкционная запутанность, не то это чье-то абсолютно целенаправленное решение.
Ситуация очень непростая. Она заключается в том, что, когда мы строили «Северный поток — 1» и «Северный поток — 2», но особенно «Северный поток — 1», — конечно же, все гордились трансъевропейским, подчеркиваю, трансъевропейским масштабом и форматом реализации этого проекта. И назывались десятки европейских стран, которые принимают участие в поставках оборудования для строительства «Северного потока — 1».
И поскольку Германия, немецкие компании, являются акционерами «Северного потока — 1», конечно же, немаленькая доля поставок оборудования и немецких компаний принимала и принимает участие в этом проекте. И в частности, немецкая компания Siemens. Так вот, на сегодняшний день все газоперекачивающие агрегаты, все газотурбинные двигатели — это всё Siemens. Но. Любой газотурбинный двигатель, как мы с вами знаем, имеет межремонтный временной ресурс. И по истечении этого межремонтного временного ресурса он должен поступать на капитальный ремонт. Обращаю ваше внимание, на капитальный ремонт. А капитальный ремонт — это история заводская. И оказывается, у компании Siemens есть только один завод, один завод только, на котором можно производить ремонт этих двигателей. И этот завод находится в Канаде.
Прекрасно. А теперь про санкционную запутанность, и случайно это или не случайно. Вы знаете, в отношении «Газпрома» только одна страна приняла санкции — это Канада. Канада? В Канаде мы не работаем. Где там Канада? Вот Канада приняла против «Газпрома» санкции.
Компания Siemens — а для нас партнером является компания Siemens, а не канадский завод — поставила двигатель на ремонт на завод, а забрать его оттуда не может. И компании Siemens, не нам — компании Siemens говорят: «Извините, у нас свое, канадское, право, санкционное. Какое международное? Санкционное право. „Газпром“ под санкциями. У вас не под санкциями — у нас под санкциями. У вас тут свой завод. Интересно. И своя турбина, которая вам принадлежит, которую вы должны поставить. Интересно. Но санкции, нельзя. Нельзя». Что делать? Канада говорит: «Не знаем. Нельзя — санкции. Идите».
А дальше — больше. Двигатель лежит на заводе. С завода Siemens двигатель забрать не может. А другие двигатели подходят и уже подошли —не все, там еще осталось, — к тому моменту, когда надо производить капитальный ремонт. А в Канаду их уже не отправить. И ни на какой другой завод тоже не отправить.
Тогда возникает вопрос: «Это что, некая секционная запутанность такая случилась?» Или может быть, это произошло с пониманием ответа на вопрос: «Зачем это делалось?».
Если есть такой ответ на вопрос: «Зачем это делалось?», тогда цель санкций может быть гораздо более глобальной и широкой. И может быть, кому-то имеет смысл об этом подумать, чьими руками и как это делается.
Могу вам прямо сейчас объективно сказать — на сегодняшний день никакого пути решения той проблемы, которая возникла по компрессорной станции «Портовая», нет. Ну нет пока такого решения, понимаете. Компания Siemens пока молчит. Пытается найти эти решения. Но решений нет.
Конечно, «Газпром» снижает объемы поставок газа в Европу. Мы вчера публиковали статистику за первые пять с половиной месяцев. Да, у нас снижение поставок газа в Европу на десятки, на несколько десятков процентов. Только вы знаете, цены-то выросли не на десятки процентов, а в несколько раз. Поэтому, уж извините, но если скажу, что мы ни на кого не в обиде, то не покривлю душой. Ни на кого, да, это правда.
То, что касается Европейского Союза, несколько моментов еще надо тоже затронуть. Вот мы поговорили о компрессорной станции «Портовая», поговорили и о регуляторах, поговорили и о «Северном потоке — 1». А давайте также затронем «Северный поток — 2» с точки зрения того, что произошло. «Северный поток — 2» стоит. Но, вы знаете, наша экономика российская, наш внутренний рынок, на месте не стоит.
Мы понимаем, что создали избыточные мощности для газопровода «Северный поток — 2», который не востребован. Ну и что? Мощности пока одной нитки «Северного потока — 2» мы переориентировали для потребностей газоснабжения Северо-Западного федерального округа.
Все губернаторы Северо-Западного федерального округа нам поаплодировали, сказали: «Какие вы молодцы, как здорово! Мы будем газификацию вести еще более высокими темпами, и такие производства тут построим, что вообще любо-дорого смотреть».
Дальше. Как принимаются зачастую решения — у нас, честно сказать, возникает вопрос. Вот, в частности, предложение, которое тоже в этом зале, в этой аудитории хорошо известно, — пригнать и поставить в порты Европы плавучие регазификационные установки. Вы знаете, поставить такую регазификационную установку в крупный порт в очень густонаселенном районе — можно сказать, что это очень-очень смелое решение. Ну очень смелое.
Но сама по себе установка это, знаете, как стакан без воды. Не просто без воды — без воды без газа. Хорошо, поставили вы зачем-то там установки. А сжиженный природный газ-то вы купили? У вас есть контракты под загрузку этих регазификационных установок? Вы чем стакан-то будете наполнять? Ответа нет.
А дальше абсолютно точно можно сказать, что в самое ближайшее время, буквально в самое ближайшее время, спрос на СПГ на Азиатско-Тихоокеанском рынке будет расти. Будет расти, и существенно. Не получится ли так, что уже ко второй половине этого года европейские импортеры СПГ за дополнительные поставки «золотого» СПГ будут бороться с китайскими, индийскими, азиатскими покупателями?
Этого исключить нельзя. А вот что спрос на СПГ там подрастет в самое ближайшее время — это абсолютно точно. Мы знаем факторы, которые работали на временное снижение спроса. Влияние этих факторов сейчас идет на снижение.
Далее. Такой, очень хорошо иллюстрирующий пример с точки зрения, какие вообще решения там предлагаются. В Европе говорят: «О! Вы знаете, мы в краткосрочной перспективе — послушайте, в краткосрочной перспективе, — увеличим производство биометана на 17 млрд кубометров газа».
17 млрд кубометров газа, вы понимаете, для Европы и для России... 17 млрд кубометров газа. В краткосрочной перспективе.
На сегодняшний день в Европе больше тысячи — 1023 — завода по производству биометана. А производят они чуть меньше, чем 3 млрд кубометров газа. Создавали они такие мощности в течение 10 лет.
Так вот, если ориентироваться на те темпы, которые были: чтобы эти 17 млрд кубометров газа, биометана, им прирастить — это тогда, получается, надо 60 лет и 5 700 заводов. Я думаю, здесь можно использовать сравнение, что гора может родить мышь. Это точно.
Принимаются иногда очень скоропалительные решения. Принимаются очень быстро и не всегда хорошо продуманные решения. Но вы знаете, что называется, «слово не воробей: вылетит — не поймаешь». Мы говорили сегодня уже о долгосрочных контрактах. Нам сказали, что не нужны долгосрочные контракты — всё, сказали. Значит, не нужны. Значит, не будет.
Мы-то свои обязательства выполним, мы всё услышали. Сможет ли другая сторона выполнить свои обязательства? В плане биометана или плавучих регазификационных установок, или еще чего бы там ни было. Или ветряных островов — тоже отдельная тема, она очень большая, не будем ее даже касаться.
Что касается 2021 года. Какие страны показали самый высокий спрос на газ? Это, конечно же, Китай и это Индия. За последние 10 лет, 2011–2021 годы, спрос в Китае обеспечил, вы вдумайтесь, 32% роста мирового спроса на природный газ. За последние пять лет, с 2016 года, среднегодовой прирост потребления газа в Китае — 32 млрд кубометров. На конец 2021 года газ в топливно-энергетическом балансе Китая — 8,5%. А к 2030 году они поставили цель — 15%. И не сомневаюсь, что они этой цели достигнут.
И давайте, может быть, в заключение — буквально о самых последних оперативных цифрах, за пять месяцев. Мировое потребление газа за пять месяцев 2022 года по сравнению с пятью месяцами 2021 года уменьшилось на 25 млрд кубометров газа. Вопрос: на сколько уменьшилось потребление газа в 27 странах Европейского союза за аналогичный период? Ответ: на 24 млрд кубометров. С другой стороны, за пять месяцев 2022 года по сравнению с аналогичным периодом прошлого года «Газпром» увеличил поставки трубопроводного газа в Китай на 67,5%.
И давайте поговорим о среднесрочной перспективе. Среднесрочная перспектива, будем считать, один инвестиционный цикл — это пять лет. В газовой отрасли такая цифра абсолютно рабочая, срок абсолютно рабочий.
Пессимистический прогноз роста мирового потребления газа — пессимистический — плюс 320 млрд кубометров. Средний прогноз — плюс 370 млрд кубометров газа. Обращаю ваше внимание, хотя в этой аудитории всем понятно, что с учетом падающей добычи на действующих месторождениях добычных мощностей должно быть создано гораздо больше. Поэтому в ближайшие пять лет газовой отрасли предстоит большая, серьезная, масштабная работа.
Россия — это энергетическая стабильность. А также Россия — поставщик энергетической стабильности для друзей России.
Спасибо!
ВЕДУЩИЙ: После таких слов действительно хочется сказать: «Уф!». Алексей Борисович, я представляю заголовки уже сегодня, что везде будет написано: «Игра окончена», «Game is over».
Уточняющий вопрос: что это была за игра, и почему ее решили закончить?
А.Б. МИЛЛЕР: Повторю еще раз.
Во-первых, что за игра. Мы говорим о Бреттон-Вудской системе-2. Второе. Мы говорим о том, что спрос на валютные запасы заменяет спрос на сырье. Так вот, игра в номинальную стоимость денег закончилась. Игра в номинальные инструменты закончилась. Эта система не позволяет контролировать предложение ресурса. Она не позволяет контролировать предложение на товарно-сырьевых рынках. Номинальные инструменты — процентные ставки, валютные курсы, — не позволяют этого делать. А роль и место сырья и энергии возрастает. Энергия и сырье нужны для всего.
ВЕДУЩИЙ: Спасибо!